Этот художник не нуждается в представлении. Плоть от плоти Владивостока, создатель его живописно-романтического образа, Черкасов сам давно стал неотделимым от города брендом. С помощью красок, кистей и холста он делает то, чего другие добиваются словом или музыкой. Другой вопрос: как он это делает?
Издатели альбома попытались ответить на этот вопрос: в альбоме собрано не только более двух сотен работ художника, но и несколько десятков фотографий, в которых предпринята попытка раскрыть творческую мастерскую Черкасова. Однако соавтор и издатель альбома — великолепный фотограф Игорь Крюков признается: «...Без тайны не получается. Это я точно знаю. Фотоаппарат можно разобрать до винтика, но нельзя объяснить, почему один снимок получается «живой», а другой — нет; почему из сотен кадров «стреляет» один, максимум — два. И уж тем более нельзя понять, как рождается картина, как по чистому холсту пробегает нерв, как его заполняют эмоции; как пейзаж или городская зарисовка превращаются в чистое искусство. Волшебство? Наверное. Его механизм таинственен и загадочен. Говорю это как человек, который сам не раз наблюдал за рождением чуда… Дело в том, что за девять лет работы над своей первой книгой «От Самарги до Тумангана» я объехал буквально все Приморье, побывал в самых дальних и потаенных уголках края. И конечно же мне захотелось поделиться с художником местами, неизвестными широкой публике, совершенно волшебными, открыточными. Каким же было мое удивление, когда оказалось что эти действительно волшебные места совершенно не волнуют и не вдохновляют Сергея Михайловича; ему куда интереснее неприметная бухточка, мелкая речушка, незамысловатый букет полевых цветов, рассыхающаяся лодка, обрывок старого, просоленного и выжженного солнцем каната — что-то неказистое и простое, но, как на подбор, фактурное, ощущаемое и осязаемое…
Грифоны на Океанском проспекте. 1993. Бумага, акварель 45x35
Я понимаю, как с помощью оптики и электроники панорама оказывается «запечатанной» в памяти аппарат. Но как мазок за мазком она оказывается на холсте — вместе с запахом водорослей, лаем собаки, прохладой осеннего дня — этого понять решительно невозможно…»
Разгадки действительно нет; также Черкасов работает и с городской панорамой. Казалось бы, в рамку помещен обыденный городской сюжет, виденный тобой тысячу раз, приевшийся и примелькавшийся. Под каким же особым ракурсом умудряется взглянуть на него мастер, если, взглянув на его работу, ты вдруг чувствуешь, как спадает с глаз пелена, а привычная, «проходная» картинка вдруг наполняется особым, не побоюсь сказать, высоким смыслом?
Есть такое выражение, описывающее любимые тексты, — стихи про меня. Так же и с картинами Черкасова — они тоже про меня.
И я помню давний сутулый трамвайчик, чья трель была слышна на причалах и чей счастливый билетик был лучшим подарком. И я люблю старые переулки, всегда (не привыкнешь за всю жизнь) выворачивающие к бухте или заливу. И для меня лучший вид из окна — тот, в котором видно море, а лучший звук — полоскание паруса или плывущий над Золотым Рогом перелив сигнальной трубы с крейсера, означающий заход солнца. И мне важно везде побывать — в Венеции и Питере, в Китае и на Кавказе, но, как и Черкасов, я, конечно, уверен: лучше, чем у нас, нет нигде. Можно и не искать.
Океанский проспект. 2001. Холст, акрил 50x70
Говорю про себя, хотя точно знаю, что абсолютно такие же слова может произнести любой коренной житель Владивостока. Кажется, этот необычный город, расположенный на стыке воды и камня, тайги и океана, востока и запада, давно нуждался в художнике, который смог бы не пафосно, но и не утилитарно запечатлеть его не открыточный, а повседневный облик, его, не постесняюсь сказать, мечты и желания, его память и надежды. Слава Богу, такой художник нашелся, состоялся и не разменял своей любви на сторонние соблазны. Владивосток Черкасова — это Зурбаган Грина: мачты уставших яхт трутся о стены увитых плющом старых домов, утренний трамвай скользит по осыпанной листьями и промытой тайфуном улице, сизый туман, в котором подмешан пароходный дым, скрадывает панораму, заставляя нас догадываться о целом по деталям. Этот город мы знаем наизусть, без его соли и влажности мы решительно задыхаемся, а если взгляд долго не может зацепиться за море, то обязательно начинаешь испытывать мучительный дискомфорт.
Именно поэтому картины Черкасова для меня — не столько искусство, сколько часть жизни, ткань повседневного бытия, аккуратно взятая в раму и вынесенная за скобки обыденности. И если уезжать из Владивостока — только с такими картинами за пазухой, иначе не спастись от злой тоски...
В этом необычном альбоме на обложку вынесены фамилии двух авторов; картины соседствуют с фотографиями, — не конкурируя, но дополняя друг друга. Объектив Игоря Крюкова раскрывает авторскую кухню Сергея Черкасова, приподнимая завесу если не над тайной созидания, то над техникой. Кадр и картина похожи, но не идентичны; в выигрыше зритель и читатель, получивший возможность сравнивать беспримесную реальность с другой, преломленной силой художественного воздействия. Эта сила нематериальна, но избыточна — благодаря жизненному и творческому опыту художника. Однако и фотография не внакладе; мастерство Игоря Крюкова, прошедшего с фотоаппаратом все Приморье насквозь, позволяет ему вести равный профессиональный диалог.
На пленэре. Находка, бухта Анна
Черкасов, что уж там скрывать, — дорогой художник; стать обладателем одной из его картин, выставленных в «Новой галерее» на Семеновской улице во Владивостоке, не многим по карману. Вышедший в свет альбом преодолевает эту несправедливость, позволяя каждому желающему оказаться владельцем целой коллекции работ художника. Отпечатанный тираж, к слову, невелик — около тысячи экземпляров.
№ 368 / Андрей ОСТРОВСКИЙ / 08 декабря 2016